Рассказ в шести частях с прологом и эпилогом

Пролог

Пятый час ожидания подмоги ознаменовался пешим пересечением границы Трёхстенок. Чем занимались в это время остальные немногочисленные паломники догадаться нетрудно – незадача с маслом случилась у нашего автобуса минутах в 30 езды от Костомарово, рядом с перекрестком четырех дорог, каждая из которых убегала в равно недосягаемую для глаза степную даль, с той только разницей, что часть этих далей была засеяна неопознанными ростками, а часть – стояла в первозданной дикости весенней травы, кишащей майскими клещами.

 

 

 

 

 

 

И как это было непохоже на нашу дорожку «с ветерком» два дня назад..

 

 

День первый

Южное направление, как известно, буйной лесной растительностью не отличается, поэтому, если не считать нескольких участков дивного соснового леса, перед нами большую часть семичасовой дороги тянулась ровная степь Придонья. Но на подъезде к Костомарово это сонное умиротворение неожиданно взорвалось поистине космическим по своей необычности ландшафтом – бархатистую зеленую гладь прорезали огромные примерно равного размера покатые меловые валы, напоминающие не то исполинские ангары, не то доисторических травоядных.

Фото, сделанное из автобуса на ходу, не может претендовать на действительно полноценную передачу реальности, однако при некоторой доле фантазии, соединив рассказанное с заснятым, составить впечатление, надеюсь, все же можно.

Костомаровский Спасский женский монастырь находится в долине между холмом, редкие деревья по хребту которого делают его похожим на спину дракона с гребнем, и меловой горой, в глубины которой как раз и уходят пещерные храмы монастыря.

Удивительным было то, что, вопреки привычному для нас, хотя и довольно абсурдному с точки зрения предназначения монастырской жизни, людскому водовороту внутри монастырских стен, здесь не было ни души, только тишина, расплавленная в густом теплом воздухе резервуара из холмов.

После трапезы мы, предварительно прихватив по пути женщину, ответственную за расселение паломников, отправились в гостиницу. Ей оказалось стоящее на, кажется, единственной, необозримо длинной улице села, кирпичное двухэтажное П-образное здание, когда-то служившее школой. Теперь же часть окон его была замурована, а с внешней стороны одного из крыльев были беспорядочно свалены остовы металлически кроватей, производившие жутковатое впечатление.

«Ответственная женщина» провела нас на второй этаж и распахнула двери некогда очень большого класса, ныне уставленного несколькими рядами кроватей, намереваясь отправить в его чрево всех паломниц женского пола. Вопрос об обещанных отдельных комнатах для семейных вызвал загадочную реакцию, состоящую в выразительном «Кошмар!..», а робкий писк о полотенцах – угрожающее «Вы еще и без полотенец?!». Напутствовав нас напоследок запретом трогать другие кровати и предупредив, что может приехать завтра, «ответственная» отбыла. Цель визита была неизвестна, однако внутри все невольно подтянулось.

Из всего интерьера нашего обиталища больше всего выделялись стоящие в коридоре две поистине онегинских скамьи – очевидно, в школьную бытность наглядность в изучении материала здесь простиралась куда дальше скелетов и заспиртованных экспонатов.

Село Костомарово оказалось селом контрастов – на единственной улице, освещенной единственным фонарем, красовались неизвестно как сюда попавшие знаки пешеходного перехода с мигающей подсветкой, питающейся от солнечных батарей.

Отправляясь в пещерный монастырь как-то само собой рассчитываешь на то, что пещерными там будут практически все храмы и службы, за исключением, может быть, дровяного склада.

И, если трапезную и сестринский корпус в виде отдельных построек внутренний настрой еще позволил встретить благосклонно, то факт того, что вечерняя служба будет проходить в храме, все 4 стены которого прозаически выстроены человеком, был неожиданным.

Храм Божией Матери «Взыскание погибших» оказался очень небольшим, с белыми нерасписанными стенами, пышными цветочными «венцами» над царскими, северными и южными вратами и огромным изобилием стрижиных гнезд над окнами.

В этом же храме находится икона Божией Матери Костомаровская – расстрельная – некогда «цепные псы» революции, как это было заведено, силились, если не до конца уничтожить, то уж точно поругать, но ни одна из выпущенных пуль, как ни целились, не попала в лик.

Во время службы нам был явлен пример истинной пасхальной радости: на каждое восклицание батюшки «Христос Воскресе!» своды храма сотрясались ответным громовым «Воистину Воскресе!», издаваемым невысоким немолодым мужчиной в камуфляже, с собранными в хвостик седыми волосами, заглушавшим и деликатный шелест монахинь, и не очень стройное гудение паломников.

Пасхальная традиция – народный колокольный звон – под руководством монахини можно было извлечь из самого большого или двух маленьких колоколов, — а лучше из всех по очереди – чтобы уравновесить временное ослабление слуха в обоих ушах, — нехитрый праздничный перезвон.

 

Но ощущение того, что нам что-то не додали, все же не оставляло. Это заставило-таки поинтересоваться у наставлявшей нас в колокольном звоне монахини, когда будет служба в пещерном храме. Как оказалось, богослужения в пещерах проходят лишь в исключительных случаях — по большим праздникам, — и в экстремальной экипировке — по причине леденящей сырости их внутренности. Потому же и деревянные иконы находятся там крайне ограниченное время.

 

Где-то в Воронежской области (Продолжение)

Ближе к 9 часам стало окончательно понятно, что наше происшествие не из разряда скоротечных приключений, но зато все слагаемые «спасательной операции» все-таки сложились: в Воронеже был разбужен водитель с автобусом, как было обещано, по классу соответствующим нашему «потерпевшему», а воронежские ключи, источающие машинное масло и дремавшие до 9 часов, наконец, забили. По нашим скромным расчетам нам предстояло еще порядка трех часов в поле.

И каждый побрел кто куда по разным расходящимся в четыре конца света дорогам, и в то же время – по одной единственной, с которой не свернуть ни на колею, ни на проселок…

Голгофа

(день первый заканчивается)

Меловая гора с пещерными храмами имеет несколько уровней высот – на центральной «параллели» располагаются сами храмы, а хребет венчается небольшим плато с поклонным крестом и именуется Голгофа. На полпути к кресту стоит маленькая часовня, где, как до недавнего времени предполагали, покоятся останки блаженного старца Петра – был в здешних краях после революции такой подвижник, сподобленный даров провидения и исцеления. Накануне Великой отечественной войны Петрушу, как он сам себя называл, все-таки арестовали. Одно время в народе ходили слухи о чудесном освобождении юродивого из застенков, ввиду чего властями в воспитательных целях было предъявлено населению тело старца. Однако почему-то с закрытым лицом. Его и похоронили на Голгофе.

Уже когда открывались архивы и начала появляться информация о тех событиях, стало понятно, что свет на смерть Петруши она не проливает – никаких данных о его судьбе попросту не оказалось, что и послужило основанием сомневаться в том, в голгофской могиле действительно упокоился именно блаженный старец.

На гору шли кто как: кто размашистым энергичным шагом покорителя вершин, ожидая у креста всех остальных, кто потихоньку, часто переводя дыхание, кто почти вскачь, то и дело оглядываясь на уже пройденное, как бы желая убедиться, что сейчас, по прошествии еще 10 шагов, оно выглядит уже совсем иначе…

У каждого – своя Голгофа. И путь на нее – свой.

 

День второй

После утренней службы с крестным ходом нас еще до завтрака отправили на экскурсию.

Главный пещерный храм расположен на небольшой белоснежной площадке по центру горного склона, вдоль которого левее тянутся остальные храмы и пещеры.

 

Интересно, что точное происхождение этих пещер и их первоначальное назначение до сих пор неизвестны. Наиболее исторически правдоподобными выглядят предположения о том, что данный регион был одним из пристанищ преследуемых христиан — беглецов от римских гонений, а затем уже и из Византии – в период иконоборческих ересей.

Оснований для таких предположений несколько: во-первых, сами пещеры чрезвычайно похожи на аналогичные пещеры и храмы Каппадокии, а, во-вторых, данное направление не было для подданных империи неизведанным — еще до Рождества Христова Дон использовался для широкого сообщения между греческими колониями и племенами, расселявшимися к северо-востоку.

Как бы там ни было, но каких-либо подтверждений существования в пещерах на протяжении веков организованной монастырской жизни так и не было выявлено.

Пожалуй, первый известный пример несения подвижнического подвига в данном месте относится уже только к 20 веку — им оказался тот самый блаженный Петр Еремеенко — Петруша, — любимый людом прозорливец и целитель, чья судьба после ареста так и осталась загадкой.

Накануне ареста, а было это в начале 40-х годов, старец сказал: «Сейчас — Петрушка, а будет Андрюшка». Мол, пошлет вам, Господь еще подмогу.

Так и жил народ с верой в это пророчество старца, а однажды в 1946 году в их краях появились несколько бывших фронтовиков.

С одним из чужаков приключился на войне такой случай. Идут немецкие танки. Он в какой-то яме залег, а один из танков прет на него — так он тут заорал, так умолял Бога спасти его, и пообещал, что, если выживет, всю жизнь в молитве проведет. После тяжелейшего ранения он выжил. Звали его Андрей Попов.

Скоро трудами новопришедших был расширен пещерный Спасский храм, создан придел во имя Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, вокруг них выросла община — благо в послевоенном воздухе Церкви стало легче дышаться.

Так продолжалось до тех пор, пока не заполыхали костры советского «Нерона» да бурными потоками хрущевской «оттепели» не оказались уничтожены малые ростки послевоенной христианской весны.

 

Опять уберег Господь Андрюшу — несмотря на нападение со стороны местных активистов и предстоящий арест, блаженный старец милостью Божией остался не только жив, но еще и на свободе. Свой век он доживал в мире и покое — его приютили в одной семье, за печкой в доме которой он выкопал себе пещерку, где и продолжил свое обещанное служение вплоть до кончины.

 

После изгнания подвижников храм закрыли, общину запретили, и духовное запустение воцарилось на этих и без того довольно мрачных и бесприютных просторах вплоть до 1997 года, когда здесь был, наконец, открыт Спасский монастырь.

 

Храм в честь преподобного Серафима Саровского.

В нескольких минутах езды от монастыря есть источник с купелью — туда-то по выполнении духовно-культурно-гастрономической программы мы и отправились.

Дорога на финише оказалась непроезжая, поэтому по развезенным дождем колеям мы топали самостоятельно. Дорога расширилась и превратилась в довольно большую площадку, где, очевидно, могли бы разместиться несколько машин. Это говорило о том, что мы, вероятно, пришли. Правда, это да торчащая из воды купальная раздевалка были единственным, что так говорило, поскольку следов источника и купели в привычном понимании не было. Наличествовали: Дон, каменное ограждение, на котором покоилось ведро (внутри стены, похоже, уже давно покоилась и цвела речная вода), и уже упомянутая раздевалка, самым примечательным в которой было то, что она была изрядно затоплена все той же речной водой.

За невозможностью отделить искомую святую воду от цветущей донской мы пустились в обратный путь.

Как нам потом объяснил монастырский охранник, в этом году в Доне сильно поднялась вода, жертвой чего и стал источник, при обычных обстоятельствах вполне пригодный для всех паломнических целей.

 

Воистину, невежество рождает напрасные ожидания. Во время всенощной, не скажу за всех, но уж, по крайней мере, часть нашей группы стала жертвой первого и, как следствие, — второго. Не учтя, что субботняя вечерняя служба, очевидно, должна быть началом воскресной — то есть уже службой следующей недели, — мы ожидали легкого и краткого Пасхального богослужения. Первые сомнения возникли на псалмах, они укрепились никак не настающим помазанием, и к концу второго часа — рассыпались вдребезги.

То ли на наших лицах и позах сказалась усталость дня, то ли просто в Костомаровском монастыре так принято, но на третьем часу монахини стали разносить по храму раскладные стульчики, предлагая всем желающим. Через пару минут в храме осталось только три стоящих человека, одним из которых был священник.

Сутки назад во время заселения в гостиницу нам были торжественно вручены ключи от входной двери со словами, что кроме нас никого не ожидается. Тем больше было наше удивление, когда, вернувшись со всенощной, мы обнаружили полную иллюминацию нашего крыла.

На втором этаже жизнь цвела во всем многообразии: аккурат между дверями в комнаты, занимаемые нашей группой, был накрыт стол, вокруг которого суетилось с десяток пышных громогласных женщин и один унылый ребенок.

Поскольку на свежеприбывшую делегацию ушли вся горячая вода и единственный чайник, остаток нашего вечера прошел в аскезе.

Впрочем, в свете прошедшего дня и грядущего подъема в 5 утра с выездом в Воронеж большого значения это не имело.

 

Где-то в Воронежской области

(начало)

Сначала все шло по плану: подъем – выезд – утренняя молитва. Однако последующие его части — «Воронеж — Кафедральный собор — Литургия» — оказались отсечены от нас вероломством машинного масла и заменены на лаконичное «встали».

Когда наш водитель, обозрев двигатель, понял, что при такой картине не просто нельзя трогаться, но и даже пожертвованное кем-нибудь из проезжающих масло не спасет положения, потекли долгие минуты ожидания, с какой же стороны придет помощь…

Между бодрым «ну, ничего, сейчас кто-нибудь поможет» и приездом командированного за нами «рысака», по чистой случайности носящего на своем капоте значок «Мерседес», прошло 5 часов.

 

Воронеж

Воронеж пронесся вихрем.

Кафедральный собор поражал своими размерами и богатством свежеотреставрированных росписей, подходило к концу венчание одновременно двух пар.

Наш провожатый-алтарник, извинившись, что не может провести с нами больше времени ввиду еще одного грядущего венчания, быстро открыл для нас мощи святителя Митрофана Воронежского, к которым помимо нашей группы удалось-таки просочиться небольшой группке людей, жавшихся у нашей очереди в арьергарде, не взирая на протесты алтарника.

Затем нас едва не бегом проводили в трапезную. После двух дней под знаком гречки и соленых огурцов воронежское хлебосольство поржало не менее самого собора: сало, салаты, рыба, котлеты, борщ, сладкое и пр. пр. пр. не только гроздьями свисало со столов, но и стараниями служительницы трапезной перекочевало в наши карманы.

Эпилог

Впереди были примерно 5 часов дороги домой в резко континентальном климате нашего нового автобуса.

Потянулись окраины Воронежа, пригород, пошла череда прерывавших наше движение по финишной прямой контрольных пунктов платных дорог..

И тут дело пошло по уже отработанному утром плану – мы встали. Нет, масло было на месте, но солидарность проявил двигатель в целом – он заглох.

Автобус заполнился хохотом.

Через некоторое время подъехала дорожная служба, единственной целью которой было оттащить нас с проезда.

Послышалось, как кто-то благостно сообщал по телефону родным о нашей небольшой проблеме с автобусом, что все в порядке, и скорая помощь уже подъехала (не каждый родственник стойко воспримет такое известие, особенно, не будучи осведомленным о том, что к скорой помощи приравнена всего лишь дорожная служба).

Как ни странно, но «рысак» все же завелся, и, громыхая всей сбруей, умчал нас в закат, навстречу московской ночи.